Закрытый котёл: две истории об отчимах, посягнувших на честь своих падчериц, и не только

Девятилетняя девочка, подвергшаяся сексуальному насилию со стороны отчима, была запугана в кабинете следователя фразой «твои братья останутся на улице». А 68-летний «глава семьи» находится под защитой как пожилой человек. Kun.uz поговорил с матерями, несовершеннолетние дочери которых пережили ужас, и которые рассказали о своих муках и беспомощности. Один из тех, кто позарился на своих дочерей, работал в центре социальных услуг «Инсон», призванном защищать детей.

{Yii::t(}

Пропустить через 6s

Пропустить через

За каждой цифрой, по которой не приняты меры, — живой ребёнок. Живая трагедия. И в этих трагедиях виновен не только насильник — еще есть система, которая его защищает. Недавние случаи в Намангане и Ахангаране, где малолетние дети стали жертвами педофилов, повергли общественность в шок. Но тревогу вызывает множество случаев, происходящих и скрываемых в семьях. Этот репортаж именно о детях, подвергающихся насилию в собственном доме со стороны близких, и о системе, которая не может их защитить.

Первый случай: Ташкентская область, Нурафшон

Нигора, у которой была маленькая дочь, развелась, узнав, что её муж, работавший в России, создал там семью, и спустя годы вновь вышла замуж. Сейчас она мать четверых детей и инвалид второй группы. Её старшая дочь, которой ещё не исполнилось 9 лет, на протяжении нескольких лет подвергалась сексуальным домогательствам со стороны отчима.

«Когда мы обратились в органы внутренних дел, с моей дочерью лично беседовала детский омбудсман Сурайё Рахманова. Я не могла этого вынести (из-за инвалидности), меня вывели, и они поговорили. И выяснилось, что ребёнок действительно подвергся насилию. Потому что ей было 9 лет, а ребёнок не может так описать то, чего не видел, то, что не пережил, не имея опыта половой жизни. Но, хотя девочку допрашивали 9 (!) раз, ни разу не вызывали психолога. Моя дочь не может говорить, она боится мужчин. Тогда я по глупости попросила следователя-женщину. И они привлекли женщину, но позже я узнала, что она не следователь, а работница отдела писем. После этого адвокат моего мужа сказал, что «допрос проводил человек, не имеющий отношения к следствию, и всё, что было уже сделано пошло прахом».

После первого заявления мужчину арестовали. Однако в ходе следствия требование о привлечении психолога для работы с ребёнком не учитывается, и это сыграло на руку подозреваемому. Освобождённый из-под ареста, но не собиравшийся делать для себя выводов, мужчина продолжил творить преступления. Теперь жертв стало двое. Он совершал такие же действия и в отношении своей собственной дочери. Девочка, не желавшая, чтобы её сестра стала жертвой, как и она, рассказала об этом матери.

«Я очень недовольна работой судов. Девочку снова допрашивают, и снова без психолога. На самом деле, несовершеннолетнего ребёнка допрашивают один раз, и показания закрепляются. Ребёнка нельзя снова подвергать стрессу.

Когда психолог поговорил с ребёнком наедине, выяснилось, что девочка действительно подверглась насилию. К моему удивлению, следователь, сидя в своем кабинете заявил нам, что «закрытый котёл должен оставаться закрытым». А мою дочь запугивали, говоря, что её три брата останутся сиротами. Следователь дал такое заключение, что согласно экспертизе по статье 119 Уголовного кодекса тело ребёнка чистое. Какое может быть состояние тела спустя 1,5 года? Но когда я отвезла дочь в СамПИ, врач при осмотре сказал, что на половых органах моей дочери есть покраснения. Я записала это на аудио, но заключения не получила».

Подозреваемый мужчина, работавший в Центре защиты детей «Инсон» и в настоящее время уволен. Тот, кто должен был защищать права ребёнка, сам их попирал. Обращения женщины и итоги следствия по-прежнему остаются под вопросом.

Второй случай: Ташкентская область, Янгиюльский район

История Аноры во многом схожа. Она тоже осталась одна с дочерью и дважды выходила замуж за мужчин, значительно старше себя. Насильником она называет своего нынешнего мужа — 68-летнего отчима девочки. Женщина не может уйти: муж оформил на её имя крупный кредит — классическая схема финансового и юридического рабства. Он семь раз нарушал охранный ордер, но остаётся на свободе. Представители правоохранительных органов при этом заявляют: «нужно учитывать, что он пожилой человек».

«Он делал это постоянно. Дочь не могла мне рассказать, потому что он угрожал ножом, часто применял насилие. Насильник действовал продуманно: когда понял, что дочь молчит и скандалов нет, решил, что может делать всё открыто.

Я обратилась к детскому омбудсману, в Агентство социальной защиты. Во время последней ссоры он разбил мне голову, кричал: “Обе из этого дома выйдете только мёртвыми!”. Мы позвонили по номеру 102. Тогда нам выдали охранный ордер, допросили дочь и назначили экспертизу. Но за нанесённые мне побои применили лишь административное наказание: ему — штраф 1 млн 400 тыс сумов, мне — 500 тыс, якобы за то, что я “подняла скандал” и “не проявила уважения к пожилому”. Все доказательства насилия над дочерью я передала сотруднику УКД ОВД, но их не представили суду. После этого мой муж семь раз нарушал условия ордера.

По факту насилия над дочерью возбуждено уголовное дело по статье 129. Я борюсь за честь своего ребёнка. Моей дочери 13 лет, она в глубоком стрессе, стала замкнутой, заикается и не может спокойно говорить о пережитом».

В обеих историях прослеживается одна и та же проблема — система защиты прав сама становится инструментом бездействия и оправдания насилия. Медлительное, формальное следствие работает в пользу насильников, давая им уверенность и возможность продолжать издевательства над детьми.

В обоих случаях создаётся впечатление, что защищают именно преступников. В одном — девочку уговаривают отказаться от заявления, пугая тем, что «братья окажутся на улице». В другом — убеждают «не трогать пожилого человека». Возникает вопрос: кого на самом деле защищают эти органы?

Следствие ведётся поверхностно, матери бегают по инстанциям, а дети, чьи права и судьбы попираются, остаются без защиты — это боль нашего времени.

Представьте: эти две женщины остались один на один не с одним чиновником, а со всей системой. Система, которая не выходит за рамки бюрократического сценария — «обращение принято, дело расследуется». Я сама в этом убедилась: когда попыталась поговорить со следовательницей по второму делу, та отказалась общаться, заявив, что «никакого заключения пока нет».

Возникает закономерный вопрос: понесут ли ответственность инспекторы, следователи и судьи, не исполнившие свой долг? Мы ждём официальных комментариев от соответствующих органов.

Гулмира Тошниёзова,
Оператор: Низомжон Тошпулатов